Великий день Господний в России
Посвящается памяти новомучеников и исповедников Российских
«Двадцатое столетие – особое время в жизни Русской Церкви. Это – эпоха невиданных гонений за веру, по своим масштабам превосходящих всё, что когда-либо выпадало на долю последователей Христовых. В ХХ веке одна Россия дала миру больше мучеников и исповедников, чем вся предыдущая история всей христианской Церкви. Однако кровавый Армагеддон, устроенный «красным драконом», унесший миллионы безвинных жертв, вопреки ожиданиям богоборцев, не смог погубить Святую Русь. ХХ век стал Великим Днем Господним в России», – писал патриарх Московский и всея Руси Алексий II в книге «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия».
Множество мучеников и мучениц, не захотевших отречься от веры, сохранить блага мира сего и саму жизнь во вред своей душе, стали свидетельством господства духа над плотью. Их жизнь и смерть были убедительнейшей проповедью истинности и неразрушимости Христова дела.
Полная история Русской Православной Церкви ХХ столетия ещё не написана. Специальная комиссия Священного Синода по канонизации святых ведёт постоянную работу по сбору и изучению материалов о новомучениках, пострадавших от богоборческой власти. Причислены к лику святых патриарх Тихон, царь Николай и Его Семья, множество архиереев, священнослужителей, мирян. Но это лишь малая часть айсберга, а сколько ещё известных и безвестных страдальцев предстоит ныне в сонме святых пред Престолом Господним – знает один Бог.
С тех пор прошёл век. Уже нет в живых свидетелей страшной трагедии России. Стоит ли «ворошить былое», «повторять пройденное»? У известного в свободомыслящих кругах 1960-80-х годов поэта-барда Александра Галича есть такие строки: «Ну а может, и впрямь бессовестно повторяться из слова в слово? Но когда по ночам бессонница – мне на память приходит снова…» Память поэта всю жизнь мучило не виденное им, но сопережитое, через рассказы других людей, лагерное и ссыльное время, перечеркнувшее миллионы судеб. И он писал об этих исковерканных судьбах от имени этих людей – чтобы мы, сегодняшние, знали и помнили. Нужно знать и повторять «уроки прошлого». Если мы – страна наша и каждый из нас – действительно приносим покаяние, если не хотим, чтобы когда-то всё повторилось не в памяти, а наяву. Ведь те люди, которые с такой изощрённой, не поддающейся объяснению и пониманию жестокостью глумились над святынями и святыми, были, в большинстве своём, крещёными, православными, выросшими в общении с Церковью. Эти люди совсем недавно называли своих духовных пастырей, как, впрочем, и царя, – батюшками. Но как-то вдруг подчинились сатанинской стихии и стали её бездумными орудиями.
Одним из первых декретов советской власти был декрет о свободе совести, свободе вероисповеданий. Однако свободу к тому времени уже уничтожили. Не прошло и недели после победы революции, как был открыт счёт новомученикам Российским. Мы до сих пор не можем и, вероятно, никогда не сможем назвать и сосчитать всех, погибших за веру и Церковь в России ХХ века.
Вчитываясь в биографии, ставшие житиями, я не перестаю удивляться: почему гибель настигает лучших? Что ни дореволюционная биография – то жизнь, полная талантов, чести, веры, исповедничества. Личности, обещавшие войти в историю Церкви как проповедники, богословы, миссионеры, столпы монашества. А вошли – как мученики, безвременно покинувшие земное поприще. Может быть, в то время все они, выбравшие церковную стезю своей единственной дорогой, были исключительными? Или лучших выбирает Господь? В Церкви есть поверье, что Второе Пришествие Христово, а с ним и конец нашему грешному земному существованию, наступит тогда, когда число святых угодников Божиих восполнит на Небесах число некогда падших ангелов. Тогда аду и злу уже будет невозможно устоять, и вселенная вернётся в своё первозданное состояние, где не будет греха, болезни и смерти. А пока с земли на Небеса возносятся светлые души. Давайте сегодня, в день памяти новомучеников и исповедников Российских, помянем их всех и вспомним имена хотя бы некоторых.
Первым мучеником советской эпохи стал протоиерей Иоанн Кочуров. Ещё студентом Духовной академии он выбрал путь миссионерского служения и после окончания учёбы и рукоположения служил в Алеутской и Аляскинской епархии, строил храмы, организовывал православные братства и школы, а когда Аляска отошла к США, вернулся в Петербург и с конца 1916 года служил в Царскосельском Екатерининском соборе. Через несколько дней после захвата большевиками власти Царское Село, где содержалась в заточении Царская Семья, подверглось артиллерийскому обстрелу. Началась паника. Священники служили молебны о прекращении междоусобной брани и совершили крестный ход, во время которого произносили проповеди с призывом людей к спокойствию. На следующий день в город вошли большевистские отряды. За организацию крестного хода священники были арестованы, а отца Иоанна как «зачинщика», избивая и издеваясь, потащили к аэродрому. Загремели выстрелы. Раненого священника добивали ногами и прикладами на глазах у сына-гимназиста. С уже бездыханного тела сорвали наградной крест.
Вслед за событиями октября 1917 года стало лихорадить все стороны общественной жизни. Не миновала эта чаша и Церковь: стали появляться раскольничьи группировки, стремившиеся захватить церковную власть. Они быстро приспосабливались к новой жизни и находили общий язык с богоборческой властью: по сути, это были откровенные приспособленцы, ищущие для себя благ на земле, а не Царства Небесного. В Киеве, где служил митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), появилось «временное правительство для всей Украинской Церкви». Самозваный глава этого «правительства» архиепископ Алексий поселился в Киево-Печерской лавре, где были покои владыки Владимира, и стал возбуждать против митрополита монахов-украинцев. Владыка чувствовал себя в своих покоях, как в осаждённой крепости. В начале 1918 года в Киеве началась гражданская война. Храмы обстреливались, в них врывались красноармейцы с оружием, производили обыски во время богослужений, оскверняли святыни, издевались над монахами, грабили храмы. Вечером 25 января красноармейцы ворвались в покои митрополита. По свидетельству келейника, они увели владыку в спальню, издевались над ним, душили цепочкой от креста, требовали драгоценности. Затем вывели во двор. Никто из братии монастыря не поспешил на помощь. Владыка шёл один, окружённый палачами. Перед смертью он попросил разрешения помолиться. Затем благословил убийц со словами: «Господь вас да простит». Утром пришедшие на богомолье женщины сообщили монахам, что за оградой лежит тело владыки, изувеченное множеством огнестрельных ран…
Вслед за священномучениками Иоанном и Владимиром последовали другие. Жестокости, с которой большевики предавали их смерти, могли бы позавидовать палачи Нерона и Диоклетиана. В 1919 г. в Воронеже, в монастыре святителя Митрофана, семь инокинь были сварены заживо в котлах с кипящей смолой. Годом раньше три иерея в Херсоне были распяты на крестах. Тогда же, в 1918 году, епископа Соликамского Феофана (Ильинского) на глазах у народа вывели на замёрзшую реку Каму, раздели донага, заплели волосы в косички, связали их между собой, затем, продев в них палку, приподняли в воздух и начали медленно опускать в прорубь и поднимать, пока он, еще живой, не покрылся коркой льда толщиной в два пальца. Не менее зверским способом предали смерти епископа Исидора Михайловского (Колоколова). В 1918 году в Самаре его посадили на кол. Страшной была кончина других архиереев: епископа Пермского Андроника закопали живым в землю; архиепископа Астраханского Митрофана (Краснопольского) сбросили со стены; архиепископа Нижегородского Иоакима (Левицкого) повесили вниз головой в севастопольском соборе; епископа Сарапульского Амвросия (Гудко) привязали к хвосту лошади и пустили её вскачь; архиепископа Воронежского и Задонского Тихона повесили на Царских вратах в церкви Митрофановского монастыря; епископа Тобольского Гермогена утопили в реке Туре, привязав к скрученным рукам двухпудовый камень; тело расстрелянного Серпуховского архиепископа Арсения засыпали хлоруглеродной известью… Смерть простых священников была не менее страшной. Священника отца Котурова поливали на морозе водой, пока он не превратился в ледяную статую; семидесятидвухлетнего священника Павла Калиновского забили плетьми; заштатного священника отца Золотовского, которому шёл уже девятый десяток, нарядили в женское платье и вывели на площадь, требуя, чтобы он танцевал перед народом, а когда он отказался, его повесили; священника Иоакима Фролова сожгли заживо на стогу сена; в станице Усть-Лабинской священника Михаила Лисицына три дня водили по селу с накинутой на шею петлёй, издевались и били до тех пор, пока он не перестал дышать; священника Александра Подольского перед смертью долго водили по станице Владимирской, глумились над ним и избивали, потом зарубили за селом на свалке… Казни часто были массовыми. С декабря 1918 года по июнь 1919-го в Харькове убито семьдесят священников. В Перми после занятия города Белой армией были обнаружены тела сорока двух священнослужителей со следами пыток: весной, когда стаял снег, их нашли закопанными в семинарском саду. В Воронеже в 1919 году было одновременно убито 160 священников во главе с архиепископом Тихоном. Массовые убийства происходили повсеместно. И стариков, и совсем юных убивали за одну принадлежность к духовному сословию.
31 марта 1918 года патриарх Тихон совершил первую в истории Церкви ХХ века «заупокойную литургию по новым священномученикам и мученикам». Он ещё не знал, что ему самому предстоит продолжить этот нескончаемый список мучеников и святых исповедников Православия.
Страшным испытанием для народа и Церкви стал голод 1922 года. Теперь, когда рассекречены многие документы, мы знаем то, что прежде скрывалось за семью печатями. Голод, явившийся следствием преступного попустительства, если не прямо организованный самой властью, – отнюдь не стремились победить. Напротив, его использовали как повод для борьбы с религией и Церковью. Ожидая сопротивления духовенства изъятию церковных ценностей, власти готовились к широкомасштабным акциям. Но Святейший Патриарх призвал своих служителей к добровольной выдаче всех ценностей, кроме священных богослужебных сосудов, которые по церковным канонам не могут быть использованы для внебогослужебных целей. Более того, епархиальные архиереи сами организовывали сбор драгоценных риз с икон и прочих церковных украшений, намереваясь передать их целенаправленно на закупку продовольствия для голодающих. Но этого им не позволили сделать! В секретных письмах членам политбюро Ленин давал указания: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». На сфабрикованном показательном судебном процессе по делу об изъятии церковных ценностей в Петрограде в 1922 году было вынесено одиннадцать смертных приговоров. Среди расстрелянных священнослужителей и мирян был митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Святейший Патриарх Тихон был заключён в тюрьму, многие иерархи и священнослужители отправлены в ссылку.
25 марта (7 апреля) 1925 года осиротела Русская Церковь. Вот уже почти семь лет претерпевала она невиданные доселе гонения. Но церковный корабль, управляемый мудрым и кротким патриархом Тихоном, плыл и плыл сквозь штормовое житейское море к заветной пристани – Царствию Небесному. И вот – не стало Патриарха. Отпевание, которое совершали 63 архиерея и около 400 священников, возглавил митрополит Крутицкий Пётр (Полянский). Именно с ним в последний день своей земной жизни долго беседовал Патриарх. И ему, по завещанию Святейшего, предстояло возглавить Русскую Церковь. Два других возможных преемника, указанных в завещании Патриарха, – митрополит Казанский Кирилл и митрополит Ярославский Агафангел – находились в ссылке. Вступив в права Патриаршего Местоблюстителя, митрополит Пётр заявил о продолжении им в деле управления Церковью пути патриарха Тихона. Государственное ведомство по делам религий пыталось склонить митрополита Петра к сотрудничеству с государством и к примирению с обновленцами, которых запретил в священнослужении покойный патриарх Тихон. Мир с обновленцами, грубо поправшими церковные каноны в угоду советской власти, неизбежно привёл бы к полному уничтожению религии в стране. Увидев в Патриаршем Местоблюстителе непоколебимость веры и решимость стоять за Церковь, власти начали травлю митрополита Петра. Уже через 7 месяцев после смерти патриарха Тихона митрополит Пётр был арестован и брошен в камеру Бутырской тюрьмы к тридцати уголовникам. Затем – путь по этапу в Сибирь и ещё дальше – в Заполярье. Но из самого дальнего далёка митрополит Пётр продолжал удерживать Церковь. Его имя, возносимое за церковными службами, поддерживало церковный народ и устрашало врагов Православия. Несколько раз уполномоченные ОГПУ являлись к митрополиту с требованием добровольно отказаться от должности Местоблюстителя, обещая тяжелобольному владыке свободу взамен отречения. Но, несмотря на ежедневные приступы удушья, во время которых он падал и часами лежал без сознания на полу, митрополит Пётр отказался от этих предложений. Для полной изоляции от мира и Церкви митрополита отправили в поселок Хэ за Полярным кругом. И там, когда до окончания срока заключения оставалось несколько дней, владыке объявили о продлении срока. А власти решили считать его заживо погребённым и в декабре 1936 года объявили о кончине митрополита Петра. Теперь его имя звучало в храмах на заупокойных ектениях. Но митрополит Пётр был жив ещё год! В июле 1937 года по распоряжению Сталина был разработан оперативный план, по которому в течение четырех месяцев предстояло расстрелять всех содержащихся в тюрьмах и лагерях исповедников Православия. Митрополита Петра обвинили в клевете на государственный строй и органы НКВД и расстреляли (по другим свидетельствам – выбросили ещё живого из мчащегося поезда).
В 1918 году в России было сто пятьдесят тысяч священнослужителей. К 1941 году из них было расстреляно сто тридцать тысяч.
Вчитываясь в жития новомучеников и жизнеописания ещё не прославленных официально страдальцев за Веру, Царя и Отечество, обращаешь внимание на то общее всем им восприятие смерти и отношение к своим мучителям. «Господь вас да простит», – благословлял в последние секунды жизни своих убийц митрополит Киевский Владимир. «Отче, прости им, не ведают бо, что творят», – последние слова великой княгини преподобномученицы Елисаветы. Епископ Белгородский Никодим перед расстрелом, помолившись, благословил солдат-китайцев, и те отказались стрелять (палачи заменили солдат, а священномученика вывели на расстрел переодетым в солдатскую шинель). Епископ Балахнинский Лаврентий (Козлов) перед казнью призвал солдат к покаянию и, стоя под направленными на него стволами, произнёс проповедь о будущем спасении России: солдаты отказались стрелять, и епископ был расстрелян китайцами. Петроградский священник Философ Орнатский был доставлен на казнь с двумя сыновьями; он попросил, чтобы сначала расстреляли сыновей, и, пока их расстреливали, стоя на коленях, читал отходные молитвы. Архимандрит Сергий, расстрелянный в Петрограде, умер со словами: «Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят». «Отец просит передать всем…чтобы не мстили за него», – писала старшая дочь Царя-мученика Николая. Так умирать могли только люди непоколебимой веры, воистину святые.
Сегодня всё громче звучат голоса, призывающие всех нас к толерантности, к примирению с прошлым. Ещё не названы имена всех погибших страдальцев, не найдены (да их и нет у большинства!) могилы, а их палачам вновь воздвигают памятники. Коммунистическая партия во главе с её лидером Зюгановым, стремясь вернуть себе былую силу и власть, призывает к союзу с Церковью, к забвению прошлого. Но может ли быть союз палача и жертвы?
Простить – наверное, можно. Забыть, замолчать – нет. Иначе всё может повториться.
Марина Захарчук
количество посещений (78)